У меня еще лет 200 есть, но надо торопиться

В концертном зале «Арам Хачатурян» 4 мая состоялось открытие 12-го Фестиваля армянского композиторского искусства. В программе концерта-открытия прозвучали произведения Лазаря Сарьяна, Арно Бабаджаняна, Дживана Тер-Тадевосяна (Джона Тер-Татевосяна).

В качестве солиста, в сопровождении Государственного симфонического оркестра Армении, выступил скрипач Айк Казазян, а за дирижерским пультом — известный пианист и дирижер Ваагн Папян (Ваг Папян). До начала концерта нам удалось побеседовать с маэстро, который долгие годы живет и работает в Израиле, является художественным руководителем Ашдодского симфонического оркестра. Пока мы разговаривали с Ваагном Анатольевичем в просторной «артистической», в соседней комнате репетировал Айк Казазян — лауреат многочисленных республиканских, всероссийских и престижных международных конкурсов. И негромкие звуки его скрипки лишь «дополнили» и украсили наш и без того «музыкальный» и интересный разговор. 

— Ваагн Анатольевич, хотелось Вас спросить о значении таких мероприятий, как нынешний Фестиваль армянского композиторского искусства. Мнение профессионала.

— Они нужны, поскольку, когда мы не проводим такой фестиваль (что тоже возможно), армянская музыка все равно исполняется в порядке очередных концертов в сезоне, что тоже очень хорошо. Но, как правило, на них чаще исполняются известные произведения армянских композиторов. А когда есть фестиваль, есть направленность, есть тематика, тогда можно привлекать под этим «соусом» сочинения, которые не часто звучат, которые и вовсе не очень известные, и даже профессионалам  не очень известные. Интересно же. Тем более, что мы разговариваем об армянской музыке, а значит, нигде в другом месте похожего мероприятия быть не может. И когда в Армении проводятся такие мероприятия, я это только приветствую. Лишь бы это вызывало интерес у публики, то есть чтобы это не было формальным мероприятием, которое не вызывает никакого отклика. Если публика приходит и участвует в этом, это достойно всяческой поддержки.

— Вот Вы будете дирижировать концертом, на котором прозвучат прекрасные произведения наших композиторов. Какое из них для вас самое близкое?

-На концерте будут исполнены произведения людей, которых я всех знал лично. И мне их всех не хватает. Особенно Лазаря Мартиросовича Сарьяна, человека, олицетворяющего интеллигентский образ, который был необычайно тонок в слуховом, музыкальном отношении, замечания которого стоило обдумать, переварить, прислушаться к ним. Я очень многое у него, как у человека, как у музыканта пытался схватить. Джона Тер-Татевосяна я знал, поскольку исполнял его Вторую симфонию: он присутствовал на репетициях, курировал их. Это один из значительных композиторов, которого мы немножко недооцениваем, поскольку он долгие годы жил в Москве, и, так сказать, был «оторван» от трендов. Но он большой мастер, известный по музыке ко многим знаменитым фильмам. Например, в известнейшем фильме «Девять дней одного года» звучит его музыка. Я очень много играл его Вторую симфонию: она записана и исполнена за рубежом множество раз. Вот я сейчас познакомился и исполняю его Первую симфонию и очень рад, что имею эту возможность. Это просто значительное произведение. Арно Бабаджанян. Его скрипичный концерт, с которым мы были не очень знакомы, благодаря замечательному скрипачу Айку Казазяну мы услышим не только здесь. Он еще исполняет этот концерт за пределами страны, что очень здорово. Арно Бабаджанян — это человек, которого я знал, с подписью которого стоит мой дипломом, который дал мне замечательную рекомендацию. Я ему не просто очень благодарен — он буквально один из редчайших людей, которых мне сегодня не хватает. Просто лично мне не хватает. Не потому, что он большой композитор, а потому, что когда он говорил, у нас вырастали вот такие большие уши, которыми мы стрались уловить все сказанное им. Мы не один раз с ним встречались, но я помню все, что он мне говорил, буквально все. Он мне говорил настолько важные вещи, что я могу повторять их сейчас своим ученикам.

— Что например?

-Например, что самое трудное – это написать быструю музыку. Медленную многие могут, потому что в ней можно «спрятаться». Или вот одна из его вскользь брошенных фраз: «Будешь слушать длинные ноты — будешь хорошим пианистом». Пожалуйста, «формула», которую можно передавать студентам. Уже не говорю о множестве шуток, прибауток, которыми он сыпал. Это был ярчайший человек: это видно в его музыке, видно в его облике. Вместе с тем он источал невероятное обаяние: его страшно все любили. И еще он был очень мудрый человек… Мне просто очень жаль, что в России он знаменит как песенник, а не как классический композитор, потому что может быть он самый сильный армянский композитор. Вот мы все превозносим Арама Ильича Хачатуряна — он знаменитый и крупнейший композитор, но я не знаю кого-нибудь, кто как Арно Арутюнович владел бы композиторским мастерством.

-Этот Ваш приезд можно назвать особенным? В том плане, что Вы приехали на родину в тяжелое для нее время? Можно сказать, что Вы приехали поддержать нас? Если я ошибаюсь, Вы меня поправьте.

— Я понял ваш вопрос. До коронавируса я приезжал в Армению раз в два-три месяца, регулярно. Есть у меня здесь выступления, нет выступлений — я все равно приезжал. Я считаю, что я живу на две страны: у меня два паспорта, я гражданин двух стран. Я бы вообще сюда переселился, но у меня в Израиле жена, дочь работает, у меня там работа, оркестр, обязательства. Я не отделяю себя от «здесь»: Армения сейчас ранена, а у нас там есть кусочек Армении и мы чувствуем такую же боль. Другое дело, что после случившейся войны мы там встряхнулись. Ведь там есть две армянские диаспоры: «старая» (потомки переживших Геноцид — авт.) и «новая» (эмигрировавшие после распада СССР — авт.).  Мы, которые принадлежим к новой диаспоре, в основном занимались собой: становились на ноги, помогали родным в Армении. А сейчас, после войны, новая диаспора вернулась к своим прямым обязанностям: старается поддержать родину, разрабатывает далеко идущие планы.  Желание огромное есть, есть серьезный настрой. Буквально на днях несколько армянских организаций в Израиле объединились в ассоциацию. Это очень важно с точки зрения координации последующей работы в плане поддержки наших соотечественников на родине. Я и мои коллеги-музыканты (и не только), которые не находятся в Израиле, тоже стараемся сделать что-то для Армении. Например, есть 4 семьи из Шуши, которые все потеряли: мы им помогаем. Эти семьи изъявили желание заниматься своим бизнесом. Мы и в этом им поможем: подарим не рыбу, а удочку. Но сейчас социальный вопрос стоит очень остро: есть люди, оставшиеся без ничего, беженцы, раненые, и эти люди сегодня очень нуждаются в помощи.  Надеюсь, острый период пройдет, и мы сможем сконцентрироваться и на других проектах, больше направленных на развитие.

Хотелось бы, чтобы Армении помогали все армяне мира. Нас десять миллионов и если каждый армяние выделит по доллару, это уже десять миллионов. Я уж не знаю, как это можно сделать, но пускай мы все об этом подумаем. Все обязаны что-то делать для родины. Это наша обязанность. Мы просто плохо это осознавали раньше, но теперь соображаем получше.

Так что мой приезд это не то, что поддержка: мой приезд — это приглашение Государственного симфонического оркестра Армении. Но если бы и не пригласили, я безотносительно от всего сам бы приехал.

— Вы по Армении скучаете?

-Все время скучаю: постоянно, 31 год скучаю. И с этим ничего не поделать: я это уже понял. Этим я мешаю членам своей семьи — своим нытьем. В Ереване мне мешает одно: я начинаю с тоской считать дни, когда уеду (потому, что надолго приезжать не получается), а там я считаю дни, когда вернусь. Здесь я с сожалением цепляюсь за каждый день, а в Израиле приходится долго считать дни до приезда. Вот так и живем. Я, как типичный Близнец по гороскопу, имею две профессии (пианист и дирижер), две страны. Раздвоение личности, ну что поделать.

— А есть что-то нереализованное?

— Я считаю, что у меня еще ничего не реализовано. Я так про себя думаю. И в профессиональном смысле, и, так сказать, внешне профессиональном. Я считаю, что в моем возрасте, да и в любом возрасте, жить надо так: у меня еще лет 200 есть, но надо торопиться. Потому, что может все  завтра и закончится. Планирую смело — на когда угодно, не боясь ничего, а там как пойдет.