Во время серьезных испытаний, например, войны, раскрываются или самые отрицательные, или же, наоборот, самые прекрасные качества человека. Война — это лакмус, ломающий стереотипы и показывающий, кто ты есть на самом деле. Таким лакмусом для нас стала Арцахская война, показавшая, что героями зачастую оказывались люди, совершенно не помышляющие о славе и сражениях, избравшие профессию, априори не подразумевающую окопы, кровь и стрельбу. В их числе — наш собеседник, известный ученый (он автор 128 научных работ, на которые есть более 7340 ссылок), кандидат физико-математических наук, старший научный сотрудник Ереванского Физического Института Арам Михайлович Коцинян.
Сейчас он много времени проводит в Швейцарии, работает в ЦЕРНе (CERN) — Европейской организации по ядерным исследованиям, крупнейшей в мире лаборатории физики высоких энергий. в годы борьбы за освобождение Арцаха Арам Михайлович был членом “Истребительного отряда “X” инструкторов противотанкового оружия”, сформированного в 1992 году и позже вошедшего в состав полка “Смертники”. Инициатором создания отряда и его командиром был Александр Таманян-младший, или, как его звали близкие, Шурик (внук гениального зодчего Александра Таманяна). В отряд, состоявший из представителей интеллигенции, также входили кандидат физико-математических наук, доцент кафедры физики ЕГУ Валерий Пахалов, кибернетик, популяризатор народной песни и музыки Гагик Гиносян, врач Гагик Кочинян (младший сын бывшего первого секретаря ЦК КП Армении Антона Кочиняна) и многие другие. В эти дни Арам Михайлович находится в Ереване, и мы не могли упустить возможности поговорить с ним.
— Арам Михайлович, о секретном взводе “Х” и его членах мы в основном знаем со слов Гагика Гиносяна. Вы же о войне не рассказывали, да и с прессой, как выяснилось, не общались. А потому нам хотелось бы выслушать именно вас — человека, который тоже творил историю независимой Армении. Скажите, пожалуйста, что подвигло вас, интеллигентного человека, физика, отправиться на поле боя?
— Все было предельно обыденно. Нечего было делать: наш Институт физики уже практически не работал, люди на работу не ходили. И как-то меня встретил Шурик Таманян и сказал: “Приходи, поможешь”. Он тогда обустраивал класс для тренировки операторов противотанкового ракетного комплекса “Фагот”. Он располагался в каком-то зале, рядом со зданием цирка. Я политикой не занимался, не нравилось мне просто ходить, поднимать кулак и кричать “Карабах наш!” А тут было конкретное дело. Вот мы и собрали эти установки: Шурик через своих знакомых, друзей по каким-то каналам сумел их достать. Сами готовились, потом учили стрелять других молодых ребят. Занимались на тренажерах: экран наподобие телевизионного, на нем идет танк, ты крутишь ручками, берешь прицел, следишь и стреляешь по мишени. Имитация военных условий. Вот такая “игрушка” наподобие нынешних компьютерных стрелялок. Лучше всех стрелял Гагик Гиносян. 1992 год, напряженная обстановка в стране, еще действуют советские законы (гражданам иметь оружие запрещено). Бывали дни, когда в моей машине лежал “Фагот” и ракета к нему. А я жил напротив здания ЦК… Представляете, да?
Мы работали как подпольщики, таскали это страшное оружие с собой. Кому могли его доверить? Вот и перевозили в своих машинах ракеты, снаряды, отвозили в подвал Шурика. Ну, а когда отряд был уже официально оформлен, нам дали грузовик, и мы отвезли оружие в зону военных действий. Минобороны Армении попросило нас поехать, так как мы лучше всех знали, как обращаться с этим оружием.
— И куда вы отправились?
— Спарапет Вазген Саргсян объявил о формировании “кулака” — отряда смертников из 250 человек. На месте нас разделили уже на небольшие отряды и распределили по разным участкам, где было самое пекло. Нам попался Члдран. Ночью поднялись туда, где-то 10 км. в горы. С нами были ребята, так сказать, из группы поддержки. Один из них Саркис (к сожалению, не помню его фамилию), замечательный парень, пошел и из соседней деревни притащил лопаты и кирки и заставил нас рыть окопы. Сказал, что спать нельзя, а окапываться. Реально среди нас военного дела никто не знал. Я вот служил в Советской армии, ну другие ребята — нет. Ну вот, копали мы, копали, и слава Богу! С утра начался ад: азербайджанцы обстреливали нас из “Града”. А потом, на второй или третий день пустили на нас танки. Гагик подбил один танк. Я из “Фагота” не стрелял. Но как вспомню — прямо кадр из кино. У меня на плече снаряд, за спиной автомат Калашникова, на груди пулемет Калашникова и еще два “цинка” — патроны в ящиках, плюс рюкзак. И с таким вот грузом мы шли в горы. Я уже начал седеть, лысеть. А мальчишки мне говорили: “Опар джан, ду эл ес экел крвелу?” Мне 42 года было… Если бы мы потеряли Члдран — на очереди уже были бы село Ванк и Гандзасар, куда никогда не ступала нога турка. В Члдране мы уничтожили один танк и БТР противника, в результате чего наступление врага захлебнулось. За этим последовал наш контрудар — были освобождены Члдран, Вагуас, и мы продвинулись до Дрмбона.
— Какие вы чувства испытывали?
— Работать надо было. Но я понимаю, вы о страхе. Да, страх был. Когда ты видишь врага напротив. Можно нырнуть в окоп, а можно их “снять”. Ну вот и “поливаешь” их, “поливаешь”, не можешь остановиться… Вот потом страшно становится, когда понимаешь… Был контужен: прямой наводкой снарядом из танка прямо по брустверу. Но раскисать было нельзя, тем более нас три “старика”, на нас мальчишки смотрели с уважением: Шурику 52 года, а Гагик был самым молодым из нас — 26 лет ему было. Но были и забавные случаи. Через неделю, как мы поднялись в горы, у нас закончилась еда. Регулярного снабжения не было, у нас был сухой паек. А мы даже не знали, где находится наш штаб. И в этот день в спину ранило Шурика, и он в таком состоянии вечером, когда обстрелы противника заглохли, пошел добывать еду. Увидел курицу и с двумя дырками в спине гонялся за ней. Я взял ветку и подбил ее. Поймали, сварили супчик, поели и были счастливы. А ночью я нашел ульи: сам боялся их открыть, а у Гагика дядя был пчеловодом, и он все знал — как открывать ульи, что делать. Эти ульи были недалеко от блиндажа командования: комбатом был отличный парень — Юра (фамилию его тоже не помню), он был с физфака. Мы случайно блиндаж обнаружили: у нас закончились снаряды, и мы решили спасти наш “Фагот”, с Саркисом вынести из окопа. Нас сбил вражеский БМП — попал по “Фаготу”, на нем было 18 дырок, а Саркиса ранило в руку. Я наложил ему жгут, вынес его под огнем и набрел на наш блиндаж. Вот в этом блиндаже, у наших, меня таки укусила пчела, и у меня начался анафилактический шок. Но там была медсестра (если не ошибаюсь, специалист французского языка), которая ушла добровольцем. Она мне вколола адреналин и спасла. За нами прислали грузовик, но мы отправили Саркиса, а я с Шуриком остался. Саркиса вылечили, он снова вернулся, воевал и погиб…
— Арам Михайлович, а как вы вернулись в науку?
— После войны я старался не вспоминать о ней, чтобы вновь вернуться к работе. Еще в советские годы я бывал в Швейцарии, у нас было налажено сотрудничество. Я несколько раз бывал в командировках там. Меня пригласил профессор Дик (ученик Жолио-Кюри): он был уже на пенсии, но все еще имел вес в ЦЕРНе. Дал мне свою студию, в которой я жил, небольшую сумму на прожиточный минимум. Работал я много, чтобы все забыть: мне повезло, что еще в 70-е годы прошлого века я написал работу, посвященную востребованной тематике — “Глубоконеупругое рассеяние электрона на протоне”. Эта очень интересная тема в ядерной физике и позволяет изучить структуру нуклонов и механизм образования адронов. Если еще наряду со вторичным рассеянным электроном фиксируется еще и новорожденный адрон, это называется полуинклюзивной реакцией. Мы разработали проект измерения таких реакций в ЦЕРНе, используя внутреннюю газовую мишень на циркулярном электронном пучке. Я участвовал в разработке теоретического обоснования этого проекта, делал компьютерные симуляции для обоснования реализуемости эксперимента, писал программы на старом языке программирования — фортране. Эти разработки перешли потом в другой проект, который был утвержден научным советом ЦЕРНа в 1996 году: эксперимент “Компас”, который все еще активно работает. В этой программе я успешно развивал теоретическую часть (из четырех проектов измерений, в двух я участвовал очень активно) и делал компьютерные симуляции (чтобы показать, что это реализуемый эксперимент).
— Для неспециалиста — это “китайская грамота”. Вот для рядового читателя объясните, в чем прикладное значение этого исследования?
— Это действительно фундаментальная наука: узнать из чего и как составлен протон. Сейчас есть теория квантовой хромодинамики, согласно которой протоны описываются как состоящие из кварков и глюонов. А вот как они распределены, как взаимодействуют, это все не очень хорошо известно. Ситуация похожа на ту, как развивалась ядерная физика. Прекрасный пример прикладного значения фундаментальной науки: когда ученые поняли структуру ядра и силы связывающие нуклоны в ядре, это привело к ядерной энергетике. Были надежды, что мы быстро поймем динамику движения кварков и глюонов в нуклоне, но до сих пор многие его свойства (например, поляризация) остались загадкой, которую нам еще предстоит разгадать.
